Перевод песни Via della croce (Fabrizio De André)

"Poterti smembrare coi denti e le mani,
sapere i tuoi occhi bevuti dai cani,
di morire in croce puoi essere grato
a un brav'uomo di nome Pilato."

Ben più della morte che oggi ti vuole,
t'uccide il veleno di queste parole:
le voci dei padri di quei neonati,
da Erode per te trucidati.

Nel lugubre scherno degli abiti nuovi
misurano a gocce il dolore che provi;
trent'anni hanno atteso col fegato in mano,
i rantoli d'un ciarlatano.

Si muovono curve le vedove in testa,
per loro non è un pomeriggio di festa;
si serran le vesti sugli occhi e sul cuore
ma filtra dai veli il dolore:

fedeli umiliate da un credo inumano
che le volle schiave già prima di Abramo,
con riconoscenza ora soffron la pena
di chi perdonò a Maddalena,

di chi con un gesto soltanto fraterno
una nuova indulgenza insegnò al Padreterno,
e guardano in alto, trafitti dal sole,
gli spasimi d'un redentore.

Confusi alla folla ti seguono muti,
sgomenti al pensiero che tu li saluti:
"A redimere il mondo" gli serve pensare,
il tuo sangue può certo bastare.

La semineranno per mare e per terra
tra boschi e città la tua buona novella,
ma questo domani, con fede migliore,
stasera è più forte il terrore.

Nessuno di loro ti grida un addio
per esser scoperto cugino di Dio:
gli apostoli han chiuso le gole alla voce,
fratello che sanguini in croce.

Han volti distesi, già inclini al perdono,
ormai che han veduto il tuo sangue di uomo
fregiarti le membra di rivoli viola,
incapace di nuocere ancora.

Il potere vestito d'umana sembianza,
ormai ti considera morto abbastanza
e già volge lo sguardo a spiar le intenzioni
degli umili, degli straccioni.

Ma gli occhi dei poveri piangono altrove,
non sono venuti a esibire un dolore
che alla via della croce ha proibito l'ingresso
a chi ti ama come se stesso.

Sono pallidi al volto, scavati al torace,
non hanno la faccia di chi si compiace
dei gesti che ormai ti propone il dolore,
eppure hanno un posto d'onore.

Non hanno negli occhi scintille di pena.
Non sono stupiti a vederti la schiena
piegata dal legno che a stento trascini,
eppure ti stanno vicini.

Perdonali se non ti lasciano solo,
se sanno morir sulla croce anche loro,
a piangerli sotto non han che le madri,
in fondo, son solo due ladri.

«Расчленить тебя руками и зубами,
Знать, что твои глаза выпиты псами.
За смерть на кресте можешь благодарить
Того доброго человека по имени Пилат.»

Гораздо сильнее самой смерти, что сегодня тебя хочет,
Тебя убивает яд этих слов,
Голоса отцов тех новорожденных,
Что были зверски убиты из-за тебя Иродом.

Мрачной насмешкой новых одежд
Отмеряют по каплям боль, что ты испытываешь.
Тридцать лет они прождали, сдерживаясь с трудом,
Предсмертные хрипы шарлатана.

Во главе движутся, сгорбленные, вдовы.
Для них это не праздничный день.
Натягивают одежды на глаза и на сердце,
Но сквозь покровы просачивается боль.

Верные и униженные бесчеловечным кредо,
Которое хочет, чтоб они были рабами еще до Абрама.
Теперь с признательностью разделяют муки
Того, кто простил Магдалине.

Того, кто лишь братским жестом
Показал Небесному Отцу новое прощение.
И смотрят снизу вверх, пронзенные солнцем,
На спазмы искупителя.

Смешавшись с толпой, следуют за тобой в немоте,
Растерянные от мысли, что ты с ними прощаешься.
«Искупить грехи людей – им достаточно думать, -
Твоей крови, конечно же, хватит».

Потом они разнесут по земле и по морю,
Среди лесов и городов твою добрую весть.
Но это будет завтра, при наилучшей вере,
А сегодня сильнее ужас.

Никто из них не кричит тебе: «Прощай!»,
Чтоб не оказаться кузеном Бога.
Апостолы закрыли горла для голоса,
Брат, что истекаешь кровью на кресте.

Их лица расслабленны, уже склонны к прощению.
Теперь, когда увидели твою кровь человека,
Что отметила твои члены фиолетовыми ручейками,
Неспособного более навредить.

Власть, облаченная человеческим обличьем,
Уже считает тебя достаточно мертвым.
И уже воротит взгляд, чтоб прознать намерения
Униженных, нищих.

Но глаза бедных плачут не здесь,
Они не пришли выставить напоказ боль,
Что на крестный путь запретила вход
Тем, кто тебя любит как самого себя.

Бледны их лица, впалы животы,
У них нет лиц тех, кто радуется
Жестам, что предлагает тебе мука,
Но, тем не менее, у них почетные места.

У них нет в глазах искорки жалости,
Они не удивлены зрелищем твоей спины,
Согбенной от дерева, что тащишь с трудом.
И все же они тебе близки.

Прости их за то, что не оставляют тебя одного,
За то, что умеют умирать и они на кресте.
А под ним их будут оплакивать только их матери –
В конце концов это всего лишь два вора.